Посвящается Скарлетт.

«– Человечность определяется не по тому, как мы обращаемся с другими людьми, – говорит Недостающее Звено. Растирая пальцем слой кошачьей шерсти у себя на рукаве, он говорит: – Человечность определяется по тому, как мы обращаемся с животными.
Он смотрит на Сестру Виджиланте, которая смотрит на часы у себя на руке.
В мире, где права человека ценятся, как никогда за всю историю… В мире, где общий уровень жизни достиг наивысшей отметки… в культурной традиции, где каждый несет ответственность за свою жизнь – здесь, говорит Недостающее Звено, животные быстро становятся последними настоящими жертвами. Единственными рабами и добычей.
– Животные, – говорит Недостающее Звено, – это наше мерило для определения человека.
Если не станет животных, не будет уже никакой человечности.
В мире, где есть только люди, люди не будут значить вообще ничего…»
© Чак Паланик — «Призраки».

Я живу в старенькой двухэтажке – такие, знаете, жёлтые дома с высокими потолками. Чаще всего вы их видели с многолетними трещинами во всю стену — дома, и правда, старые. Они как-то называются вроде «хрущёвок» или «сталинок», но я никогда не был силён в этих определениях. Живу я здесь уже довольно долго, можно сказать, что почти всю жизнь – родители переехали сюда ещё в девяностых, когда я был совсем сопляком. Сейчас я учусь в универе и пока что живу с родителями, что иногда доставляет кое-какие неудобства. Не подумайте, я совсем не из тех, кто старается как можно скорее бросить родителей ради самостоятельной жизни, и всё такое. Напротив, я очень люблю отца и мать, и я буду благодарен им всю свою жизнь за то, что они меня вырастили и поставили на ноги.

Дом наш находится в одном из «спальных» районов города, который одновременно является и одним из старейших районов. Двор пока я рос в нём, был тихим и спокойным, но одновременно с урбанизацией и повсеместной застройкой, район оброс соседями-многоэтажками, и в наших дворах начали частенько появляться дети с соседних домов. Всё дело в том, что у них во дворах, из-за чьей-то жадности, не построили ни детских площадок, ни футбольных полей, ни баскетбольных колец. У нас же было хоть и небольшое, но футбольная коробка, пара детских площадок со стандартными для них горками и песочницами, плюс уютные лавочки под козырьком у подъезда, где теперь модно стало сидеть и щёлкать семечки. Мне их посягания на территорию нашего двора было в большей степени безразлично, а вот бабушкам и дворникам, подметавшим за ними семечки с окурками и убирающим пивные бутылки из под лавочек, они доставляли массу проблем. Несколько раз это приводило к конфликтам, но вы же знаете этих пацанов 14-15 лет – что им слова какой-то бабушки? Плюнули, развернулись, да ушли. Спустя пару недель – то же самое.

В нашем подъезде уже как лет пять живёт кошка, которую мы, не сговариваясь, называли Муркой. Мурка – это ведь стандартное имя для дворовой кошки, разве нет? Будь она котом, а не кошкой – наверняка была бы Барсиком или Васькой. Как она у нас оказалась я не знаю, но попала она к нам ещё котёнком. Помню, всем двором, всеми соседями, умилялись, когда она появилась во дворе. Мурка была белой с чёрными пятнами, хотя некоторые настаивали на том, что это был чёрный с белыми пятнами. Несмотря на то, что все умилялись, гладили и играли с котёнком, взять его домой никто не захотел – у кого уже были домашние животные, у кого, того хуже, — дети, а кто-то из стариков просто побоялся помереть раньше, чем кошка. В общем, решили приютить её в нашем подъезде – у нас был свободный закуток, куда раньше ставили коляски, но так как в подъезде было всего четыре квартиры, а у жильцов этих квартир детей уже не намечалось, решили отдать этот уголок Мурке. Сначала организовали ей жилище из картонной коробки, к которой ежедневно по очереди приносили еду. Потом, после того, как она первый раз родила троих котят, решили сделать ей отдельную комнатку, огороженную фанерой. Там постелили каких-то старых одеял, чтобы не было холодно и сделали снизу проём, чтобы она могла беспрепятственно выходить-заходить, и её котятки — тоже. Котят раздавали по знакомым и объявлениям, которые я размещал в Интернете. Все бережно следили за тем, чтобы Мурка и котята, которых ещё не разобрали, не остались на улице во время холодов. Зимой все бережно закрывали дверь в подъезд, а мой отец специально провёл из отопительной трубы небольшой рукав через Муркину «комнату», чтобы она не замёрзла – зимы у нас лютые, что уж там.

Так мы и прожили с Муркой в подъезде несколько лет. Она застала многие моменты из моей жизни, да и не только моей. Видела, как я, тёмной летней ночью, в первый раз поцеловал свою одноклассницу на скамейке у подъезда. Видела, как мы с отцом уронили новый холодильник, когда я споткнулся о ступеньку и чуть не расшибся. Ей всё время нравилось сидеть на солнышке возле двери в подъезд, жмуриться и наблюдать за всеми жителями сквозь свои тонкие на солнце зелёные зрачки. Именно такой я и помню на протяжении многих лет.

Кошкой она была не такой чтобы сильно умной – дверей сама не открывала, крышек не приносила, но при этом в подъезде никогда не ссала, а тех, кто её кормит и любит, всегда приветствовала урчанием и трением о ноги. Она была из тех кошек, что называется, «говорливых» — на каждый вопрос отвечала протяжным «мууурр». Я ей: Мурка, ты кушать хочешь? А она мне: Муууууррр. Я говорю: Мурка, да тебя ж только кормили! Она: Мууууррр. Не знаю, понимала ли она что-либо из того, о чём её спрашивали – я слышал, что кошки очень тонко чувствуют настроение человека по его интонации, но «разговаривала» она со всеми весьма охотно. Причём, такое ощущение, что у неё всегда было хорошее настроение – что бы ни происходило, она всегда была приветливой и ласковой.

В последнее время я редко бывал дома – в основном ночью, когда приходил выспаться перед учебным днём. И я как-то упустил момент, когда прихожие ребята с соседних дворов начали гонять Мурку. «Тут — пнут, там – кинут окурком, шугают постоянно», — так рассказывали мне соседские бабушки. Пару раз я и сам замечал, как их манила перспектива поиздеваться над кошкой, но при мне они как-то постеснялись или побоялись это делать – в те разы, когда я замечал это, всё заканчивалось взглядами в её сторону и настигающим топотом, дабы согнать кошку с её постоянного места у подъезда. Как-то раз, баба Тамара не выдержала и начала гнать подростков со скамейки своей дворовой метлой из стеблей малины, которая больше похожа на проволоку, а не на дерево. Им это, мягко говоря, очень не понравилось, и они пообещали отомстить бабушке. Мой отец сказал, что лично надерёт им уши в следующий раз, когда они появятся на нашей скамейке у подъезда, но они куда-то пропали и долгое время не появлялись. А потом произошло следующее.

Я возвращался с пар из универа, примерно в четыре часа дня. Хотел пообедать, потому что в универе сделать это не удалось из-за зачёта. Вечером намечалась гулянка по случаю закрытия зачётной ведомости всей группой по сложной дисциплине. До дома оставалась добрых три-четыре километра, как мне позвонила соседка и сказала: Ваш дом горит. Помню лишь, как я на мгновение ощутил себя Фёдором Бондарчуком, а как преодолел оставшееся расстояние до дома, я не помню.

Подбегая к дому, я увидел как из двора, то есть с внутренней части дома, валит чёрный дым. Я знал, что родителей дома не было, и потому переживал лишь за одно. К тому моменту, как я прибежал, пожарных уже вызвали, но они ещё не приехали: я, безусловно, пробежал три километра как филиппинец, но пожарные обязаны были быть здесь гораздо раньше. Но я не удивился – это обычная ситуация для нашего города. Все без исключения соседи, находившиеся дома в этот момент, повыбегали во двор и завороженно наблюдали за тем, как из моего подъезда, будто бы из пасти дракона, вываливаются клубы дыма и пестрят лепестки пламени. Никому и в голову не пришло…

Я начал расталкивать столпившихся соседей, чтобы прорваться в подъезд, но как только я приблизился больше, чем на 5 метров, я понял, что не смогу войти в подъезд и придётся ждать пожарных. Я стоял, выдвинувшись вперёд по отношению ко всей толпе, смотрел на огонь. Ещё немного и я был бы как Брэд Питт в «Большом Куше», только меня не держали и я был не в майке.

Я потерял уже всякую надежду на своевременный приезд пожарных к тому моменту, как я увидел, как из охваченного пламенем подъезда выбежал дымящийся комок с чем-то маленьким во рту. Опознание не заняло много времени – это была Мурка, тащившая в зубах своего недавно рожденного котёнка. Донеся его до безопасного места, она, словно мангуст, кинулась обратно в подъезд – туда, куда не решался зайти никто из нас. Проблема заключалась в том, что в последний раз она родила пятерых котят, и я понял, что пока она не вытащит их, чего бы ей это не стоило, она не успокоится. Спустя секунды, тянущиеся целую вечность, я увидел, как Мурка тащит второго котёнка, на первый взгляд – живого, но ещё с закрытыми глазами. За спиной бабушки громко ахнули, а Мурка уже бежала за третьим. Когда она вышла с третьим котёнком в зубах, она выглядела уже значительно хуже, чем когда вытаскивала первого. Я не мог разглядеть чётко полученный ею ущерб, потому я решил встретить Мурку в том месте, куда она относила котят после того, как она принесёт четвёртого – мне казалось, что с пятым она уже просто не сможет выйти. Я подбежал к троим слепым котятам, лежащим на земле и двигающим свои маленькие головки в поисках материнской груди и сел в ожидании. Мурка выбежала уже не так резво, как в первые заходы, а увидев её, мне стало хреново: оба её глаза опухли, уши и мордочка сильно обгорели – сгоревшая шерсть обнажала красные ожоги. Она подошла – именно подошла, потому что бежать она уже не могла к котятам и выпустила четвёртого котёнка из зубов. Я попытался схватить её за лапу и притянуть к себе, но она начала дёргаться, как никогда, и вырвалась по направлению к горящему подъезду. Пятого котёнка я ждал, кажется, несколько лет. Появившись из-за двери, я увидел, как кошка волочила котёнка по земле и еле шла, мне стало очевидно, что кошка не сможет дойти до меня. Что есть мочи, я рванул к подъезду, и, прикрываясь от жара, схватил кошку с котёнком на руки. Мой манёвр длился не больше десяти секунд, и даже за это время я ощутил лёгкий ожог на руках, которыми тянулся к кошке. Когда я донёс Мурку и котёнка, и начал осматривать кошку, я понял, что ущерб, нанесённый кошке казался слишком слабым. Помимо обгоревшей мордочки и ушей, у неё сгорела шерсть на лапах и груди, а хвост сгорел практически полностью. Я понял, что Мурка ничего не видит, причём не видела она уже когда выносила четвёртого котёнка, потому что она начала искать обугленным носом своих детёнышей. Держа на руках, я поднёс её к котятам, а она, будто пересчитывая их, носом коснулась каждого, после чего, подняв ко мне голову, тонко пропищала едва улавливаемое «мурр», и обмякла. Тогда я не знал, умерла она или только потеряла сознание, но готов я был ко всему. Я почувствовал, что из неё полилась моча, но в тот момент меня волновало это меньше всего. Я стоял и рыдал, а бабушки в стороне оживлённо всё это обсуждали. Где-то на третьем слое реальности я слышал, как гудит пожарная машина.

Я не знал, что делать и куда нести Мурку – в окраине не припомню никаких ветеринарных клиник. Мне очень повезло, что бабки позвонили моему отцу, который приехал с работы и помог отвезти кошку к ветеринару. Там я оставил кошку безо всякой надежды на спасение матери пятерых котят, которых она только что спасла ценой своей жизни.

Ветеринары покачивали головой, разговаривая с отцом, пока я тихо рыдал на скамейке ветеринарной клиники. Оказывается, выздоровление кошки стояло под большим вопросом не только из-за воли божьей, но и стоимости операции. Отец, в чём я не сомневался, согласился на любую сумму, даже если придётся собирать со всех соседей во дворе. Мурку поместили в кислородную камеру, потому что животное надышалось угарным газом, а много ли кошки надо? Ей предстояла операция на веки и серьёзная обработка ожогов. Ветеринары и посетители клиники, слушая историю о Мурке, спасающей котят, только раскрывали рты.

Спустя месяц, нам вернули Мурку. Видела она ещё плохо, но ветеринары сказали, что зрение постепенно восстановится. В подъезде как раз только сделали ремонт – сгорел весь первый этаж, благо на нём нет квартир. Первое, что сделала ещё неокрепшая кошка – начала облизывать своих котят, открывших глаза к этому времени. К сожалению, там не доставало двух котят – последних, которых она выносила, они вдохнули слишком много дыма для своих маленьких лёгких.

Как оказалось, поджог устроили те школьники, которых бабка гнала метлой. Они решили, что сжегши кошку, с лихвой отомстят бабке и всем остальным жителям нашего двора, потому что видели, как мы любим эту кошку. Эти малолетние пиротехники подожгли комнату Мурки с внешней стороны и заблокировали выход через её прорез снизу, чтобы она не могла выйти. Для того, чтобы вылезти, ей пришлось проделать дырку в горящей ткани и ждать, пока она не сотлеет настолько, чтобы можно было вытащить котёнка.

Не знаю, наказали ли их, либо им это сошло с рук, но больше в нашем дворе они не появлялись – мы всем двором написали на них коллективное заявление в милицию.

Для себя я понял, что нет на свете ничего сильнее, чем материнская любовь, а кошки, привычно принимаемые многими за безвольных и тупых животных – иногда намного чувстеннее и вернее любого человека.